Нечистолов

– В прошлый раз было весело, – доносился разноголосый щебет со всех сторон. – Давай сбежим!

И мы сбегали, возвращались, и снова сбегали, но когда-то это должно было закончиться. Расплывчатым солнечным лучам и ощутимому жару суждено смениться тюремной серостью и зябкостью. Знал ли я эту простую истину? Конечно, знал. Но всегда есть что-то непоколебимо привлекательное в том, что запретно. Тогда не удержат уж никакие цепи. Страшно представить, что мне теперь предстоит… Мысли свёртываются в клочки исписанной бумаги, и под этим легко-тяжёлым грузом всё тело сжимается. Иду, сгорбившись.

– В прошлый раз было весело, – слышу снова. – Давай сбежим.

Во время очередного побега я оторвался от товарищей и один шастал по городу. Беззаботно. Набрёл на киоск, хотел купить сигарет, но понял: с собой нет денег. Это так сильно меня расстроило! Только печаль длилась недолго: погоня. Со всех ног я рванул куда глаза глядят, бежал, всё более становящийся обезумевшим скоростью. Вдруг страх прошёлся электрическим разрядом, засвербел в кончиках пальцев; и меня выбросило на школьный двор. Гнавшиеся за мной остались за забором. Теперь они меня не видели. Хотя сердце бешено билось, чем дальше я двигался уже спокойным шагом, тем глубже проваливался в зелень школьного поля, тем быстрее и выше вырастала золотистая трава; всё цвело; передо мной открывалось бесчисленное количество приглушенно-алых маков, которые звали меня и обвивали ноги; вся эта цветуще-дышащая масса вздымалась волнами. «Надо вернуться до обеда», – подумал я. Однако выбраться отсюда не представлялось возможным. Что-то невероятной силы удерживало, словно в тисках. Я хотел покинуть это место, но цветущее поле убаюкивало и вводило в гипноз, отчего здесь хотелось остаться навсегда… это пугало; так нужно уйти отсюда, но яркое небо жгло глаза, цветы привязывали к земле, и было так хорошо…

Я выпрыгнул из сна. Вокруг родная темнота спальни.

– Завершается стажировка, не напортачь, – сказали мне на работе, хлопая по плечу.

То, чем я зарабатываю на жизнь, – непростая, но престижная профессия. Нас, нечистоловов, учат быть безэмоциональными. Комитет ВИН – выявления и исследования нечисти – был создан для обеспечения безопасности граждан и их душевного спокойствия.

Сегодняшний день обещал быть таким же, как и все предыдущие. С командой специалистов мы должны были обойти дома, где, по первым подозрениям, может находиться «потусторонняя сила, принадлежащая к нечистому, нездешнему миру и проявляющая злокозненность по отношению к людям». Как правило, проверки происходят благодаря неравнодушным соседям. Или корыстным: в случае выявления нечисти жителям всего квартала положена моральная компенсация, поэтому мы никогда не покидали адреса безрезультатно.

За эту неделю мы посетили уже тридцать девять безликих домов, остался ещё один и – всё, можно отмечать повышение. Как обычно, я постучал в дверь, представился инспектором, объяснил причину нашего прихода. С тяжёлыми кейсами, полными инструментов, угластые работники ВИН протиснулись вперёд. Пока они раскладывались и тщательнейшим образом проводили обыск в комнатах, я занял место на крохотной кухне, окутанной дымкой, и начал заполнять бумаги, готовясь к беседе. Моя задача заключается в том, чтобы выяснить, является ли подозреваемый нечистью; такова ли его сущность от природы, а не оттенок внешних обстоятельств; вменяемо ли его сознание. Я обязан узнать, слушает ли он какую-то особенную музыку, не избегает ли фотографирования, любит ли считать и развязывать узлы, может ли он без спроса проникать в чужие квартиры – список длинный. В случае установления всех характеристик положительными…

– Меня казнят?

Вырвавшись из рутинной процедуры, я увидел перед собой юношу, пристально смотревшего мне в глаза. Разумеется, на визит комитета каждый реагирует по-своему, но с таким вопросом сталкиваться ещё не приходилось. Тут я вовремя сунул ему в руки уведомление о том, как могут развиваться события и что ожидать от побочных эффектов. Недоверчивым голосом он зачитал вслух:

– В случае установления всех характеристик положительными, инспектор вправе дать распоряжение и выписать курс лекарств, который, по надеждам многоуважаемых ученых и простых граждан, избавит нечистивых от зла, сидящего внутри них. Периодически инспектор обязан совершать промежуточные визиты пациента для проведения инъекций и диагностики процесса выздоровления. Медикаменты оказывают сильное воздействие на организм, в случае нерационального употребления возможен летальный исход. В экстренных случаях допускается казнь (требуется подпись инспектора).

– В экстренных случаях, – подтвердил я.

– Ясно, – он оставил размашистую «Д.» в качестве подписи и больше не задавал вопросов.

Во время беседы и последующего контрольного осмотра помещения документы наполнялись необходимыми заметками. Речь подозреваемого негромкая. В поведении ощущается холодность, бесстрастность. Необычные предметы: фигурки ангелов из фарфора (три штуки), винный сервиз из серебра (на восемь персон), музыкальные пластинки. Все ответы зафиксированы на четырёх листах. Заключение: положительное. Курс лекарств, усиленные дозы уколов.

Однажды, покидая своего пациента, я задержался в прихожей дольше обычного, рассматривая висевшие на стене архитектурные рисунки в деревянных рамах.

– Это мои работы, – услышал я, едва заметно вздрогнув от неожиданности.

– Да? Очень красиво. В студенческие годы я вдохновлялся графикой Маурица Эшера.

– Честно говоря, не думал, что люди, работающие в ВИН, могут что-либо мыслить в этой области.

– Это почему?

– Тот, кто не способен открываться искусству, не способен понять ни себя, ни окружающих, – сказал он и добавил так обиженно, словно выплюнул неприятную, невкусную мысль: – А на такой гадкой работе только и служат люди с узколобым взглядом на мир.

Меня почему-то это позабавило.

– Но вы, – продолжил он, – вы, кто обязан проводить исследования, вершить судьбы, всё-таки находите отклик в искусстве. Боитесь этого?

Пропустив сказанное мимо ушей, я обратил внимание на симметричные линии, бесконечно закручивающиеся в улочки, окна домов, пышные деревья.

– Я видел подобные сооружения. Но не думаю, что вы в этих местах когда-то бывали.

– Верно. Там строго обходятся с такими, как я. Пугают чесноком, чётками. А могут поджечь или даже… – Он вдохнул, но не выпустил то, что хотел сказать, а потом выдал обрывисто: – Мне нравится представлять себе, где я в безопасности. Просто размышляю. Воображаю город, и рисую. Нахожу себе место хоть в каком-то мире. Если здесь мне его нет.

Д. подошёл к своим картинам ближе, разглядывая пластичные узоры, и, после недолгого молчания, вкрадчиво спросил, постукивая по раме бледными пальцами:

– Может, кофе?

– Мне запрещено видеться с пациентами в нерабочей обстановке и беседовать на отвлечённые темы.

– Ну, мы уже начали, – он кивнул на рисунки, и, удаляясь на кухню, добавил: – Дьявол поёт лучшие мелодии, верно?

Теперь каждое посещение заканчивалось разговорами настолько непривычными и интересными, что слова порывисто обжигали душу. Я наблюдал за паром, вспыхивающим из кофейной чашки, и думал, почему мне это интересно. Мы говорили о том, как Муза находит своего поэта и почему она не ко всем справедлива; о том, какое ощущается спокойствие рядом с вечнозелёными восточными туями, и, конечно, об архитектуре – о занимательных мирах… В общем – о жизни. Открываясь новому, я обрёл друга. Или так было всегда?

В который раз я уже видел на стеллажных полках неаккуратно окрашенные фарфоровые фигурки ангелов с большими синими глазами, которые – бог знает почему – вызывали ощущение печали и болезненного сострадания. Осевшая пыль блестела под расплывчатыми солнечными лучами, с трудом пробивающимися сквозь плотные бордовые шторы. Я водил рукой по бархатным от старины корешкам книг, выбирая, какую одолжить. В этот день Д. настойчиво уговаривал провести над ним научный эксперимент.

– Мне надоело лечиться от того, кто я есть. Это же глупо… – сказал он, сидя в кресле и держась за место укола. – А будет только хуже.

– Многие нечистые силы после лечения обретают новую жизнь.

– Они вынуждены притворяться. Но ты можешь повлиять на это и спасти многие жизни!

– Мы не знаем наверняка, что произойдёт. К тому же, бывали разные случаи.

– Я понимаю, что ты боишься, но эти случаи – чушь. Люди не могут превращаться в вампиров из-за укуса, потому что мы просто разные. По своей сути.

– Это не до конца доказано, – я повернулся к нему в надежде, что мой строгий взгляд остановит рискованное желание.

– Так докажи.

Несколько дней мы записывали, есть ли во мне какие-то изменения. Но ничего странного не происходило. Хотя, надо сказать, иногда хотелось спать, потому что после пробуждения на меня опускалась лёгкая туманистая блаженность, и настроение заметно улучшилось: даже фарфоровые фигурки казались приветливыми. Это значит, никакого негативного эффекта нет. Не придётся выдумывать безопасное место – оно окружит нас и примет здесь.

Зал блестел золотом и шампанским. Всюду клацали бокалы, туфли, рукопожатия. Запах сигарет, орехов и подгоревшего хлеба смешивался в один терпкий аромат. Комитет ВИН устроил грандиозное торжество по случаю плодотворной работы в этом году. Среди жужжаний я метался в поисках тишины. Слышал голоса: «На крючок попался сильный зверь». «Кто попался?». «Сильный зверь». «Конечно, после поимки такого зверя его не могли не повысить до старшего инспектора».

– Неплохая статистика, – обратился ко мне кто-то из отдела по сбору данных.

– Да, наш проницательный нечистолов далеко пойдёт по карьерной лестнице, – прибавил ещё один.

Праздничный вечер, на который я не мог не пойти, вихрем кружился в головах присутствующих. Возле фуршетного стола меня поймал работник комитета из другой исследовательской группы.

– Что это у тебя?

– Где? – я засуетился.

– Вот тут, – повязку на моей шее, выглядывающую из-под воротника, дёрнули, и след от укуса засверкал встревоженной кровью. – Укус?

– Нет, я… Это эксперимент, и, похоже, удачный…

– Он заражённый! – подхватили со всех сторон, тут же обступив вокруг. – В зале заражённый!

– Послушайте, вампиры не заразны, – я старался говорить ровно. – Возможно, я сделал открытие. Нам нужно пересмотреть…

– Ты сделал открытие, а мы, значит, дураки?

– Это тебе твой особенный пациент сказал?

– Он с вампиром дружбу водит!

– Казнить обоих!

– Вампир напал на работника комитета! Знаешь, что теперь будет?

– Укушенный! Заражённый!

– Тебе нет оправданий!

Звонкие, как острые лезвия, голоса разрезали опьяневший воздух, и в этот миг я понял: они уже всё предусмотрели. Вовсе это не комитет выявления и исследования, а… истребления. Я растолкал плотное кольцо людей и, сжимая перчатки, помчался вон.

Небеса рыдали навзрыд раскатами грома и ливнем, который силой прижимал к земле всё живое; гроза громыхала выстрелами. Чёрное такси, всхлипывая, затормозило передо мной. Сев в автомобиль, я долго возился с дверью – не мог захлопнуть её, из-за чего крупные ледяные капли забрызгивали плащ и сиденья.

Наверное, в глазах Д. я выглядел ужасно растерянным, тогда как он – наоборот, был спокоен. За неспособностью промолвить и слова, я кинулся в объятия, словно пытаясь передать всю силу, пламенеющую во мне, но она никак не проходила границ бренных тел. С этими мыслями я обнимал всё крепче и крепче, что, наконец, разрыдался ему в плечо. Д. выдохнул:

– Запомни этот миг.

Нас расцепило положение вещей: комитет уже здесь, и мне необходимо поставить ту самую подпись. Повернувшись к ним спиной и прячась в уже едва ощутимой тёплой оболочке последних объятий, я навис над столом, как проклятие. Фарфоровые ангелочки смотрели на меня, не скрывая страха и злости.

Схваченного, меня вывели на улицу. Серо-коричневые дома казались разбухшими, как картонные коробки, набитые мусором. По дороге в комитет мне сообщили: они давно подозревали, что я общаюсь с нечистью, а кто-то даже считает – поклоняюсь ей. Смешно… Может, я всегда был самим Дракулой? Чертовски хочется кофе.